Свадьба – одно из наиболее консервативных явлений культуры человечества. Несмотря на смену социально-исторических условий, ее главный структурный стержень не поддался времени. Изменилась лишь внешняя сторона, которая требует анализа современного состояния в сравнении с историческими данными. Изучение жанрового состава свадебного фольклора невозможно без исследования его функционирования внутри обряда.

Свадьбы, у чуваш преимущественно бывают после Петрова дня перед сенокосом, т. е. в начале июля меся­ца, тогда, когда минуют синзя и семики. Эти праздники бывают у них всегда перед Петровым днем. Синзя продолжается недели три или, лучше сказать, все время, пока цветет хлеб, а инде от семика до Ильина дня. В продолжение этого времени чуваши ничего почти не работают, даже считают за непозволительное дело тогда рыть для чего-нибудь землю и ударять по ней палкою или обухом топора, полагая, что всякая работа может повредить хлебному цвету. Только не считается за грех драть лыки, и потому все чуваши в продолжение синзи занимаются этой безгрешной работой. В течение синзи совершается ими моление, называемое ой Чук или мун чук «главное моление». Вместе с этими молениями починают чуваши свои мартовские пива, зарытые в погребах в марте месяце под снег, и бывает у них тогда пир на весь мир; но ныне такого запаса пива у них не бывает, по запрещению положениями акцизно-откупных коммиссионерств, а варят его в самый праздник синзи. Семик же составляют у них особенные народные гуль­бища, которые тогда в каждом уезда учреждаются у чуваш по нескольку или на полях, или при лесах, или же на больших дорогах. На этих-то семиках же­нихи больше выбирают себе невест, потому что сюда стекаются преимущественно холостяки и девицы, так же как и на первое их весеннее романическое гулянье «Балдран-базар».

Если холостяк задумает жениться, то он и сам невес­ту искать не ленится. На означенных семиках, подо­бравши себе партию своих деревенских девок, просит он их завлечь ту красавицу, которая ему по нраву, хотя бы она была и из дальней деревни. Однодеревенские деви­цы, угождая своему холостяку за какой-либо пряник или косушку винца, заманивают указанную им невесту в свое общество, заводят с нею разные разговоры, гуляют с нею по гульбищу семику, потчуют и ее пряниками, ко­торые подарил холостяк, а сам он давно наблюдает ее исподтишка и вникает в беседу ее; девица, может быть, и сама его замечает, но скрывает это от других, пока судьба не сведет их на брак. Когда же жених высмотрит совершенно свою невесту и останется ею доволен, то сле­дует новое со стороны его потчивание тем однодеревенским девицам, которые завлекли возлюбленную его в свой круг для наблюдения. Есть холостяки и такие, которые не стараются высматривать себе невест на се­миках и прочих тому подобных гульбищах, а делают это или при сватании, или ранее сватаний при другом удоб­ном случае, как, например, желающий жениться холос­тяк засматривает себе невесту тогда, когда он нарочно приедет в дом ее под видом покупки хлеба или чего-нибудь другого. Тут также невдомек отцу невесты, зачем приехал молодец к старику другой деревни: он полагает, что действительно нужен ему хлеб, поит его пивом, ко­торое, случается, подносит та самая дочь его, которую молодец желает высмотреть. Бывают случаи, что невест находят особые сватуны, занимающиеся этим ремеслом, не из родственников, и даже из других деревень мужчины и женщины.

Таким образом жених, высмотревши невесту, объяв­ляет родителям своим, готовым его женить, что по нраву ему дочь такого-то старика, из такой-то деревни, и просит их сватать ее по его назначению. Отец жени­хов, взявши с собою одного мужчину из ближайших родственников, отправляется с ним в дом невесты, а если жених не знает невесты, то и его берут с собою на смот­рение, взявши притом штоф или четверть вина для угощения невестиных домашних. Приехавши к невесте в дом, зашивают родителей ее, согласны ли они отдать дочь за такого-то, и ежели согласны, то тут же условливаются о калыме. Красавицы чувашские согласие или несогла­сие на брак объявляют начально матери, а эта отцу; но отец невесты, добиваясь ли большого калыма или со­блюдая приличие, не скоро соглашается на отдачу своей дочери, говоря, что у него семья невелика, работать не­кому, что дочь еще молода, несмотря на то, что другой невесте стукнуло уже 25 лет или даже более. Чувашские молодцы на это прежде были не разборчивы, но ныне постепенно оставляют прежнее заведение, берут жен лет в 20 и даже в 19. Чем богаче невеста, тем более требуется калыма, который бывает до 300 руб. ассигн [ациями] и даже больше, а малый калым от 10 до 50 руб. ассигн. Когда уговорятся c обеих сторон об этой денежной да­ни, то в доме невесты кладут на стол каравай хлеба и ставят соль в солонице, а калым женихов отец кладет в кошельке, по-чувашски еньчик, на каравай; потом невестин отец, а за неимением его брат или мать, взявши каравай с калымом и оборотясь с новым своим сватом к дверям, конечно, на восток, молятся, держа под мыш­кою шапки и произнося сии слова:

Хирьбе крюне, тора, ан бус! «Дочь с зятем, господи, не порушь!»

Хирьбе крюне сын халап хыйсин, тора, ан яр! «Дочь с зятем на людские речи, господи, не (попускай!»

Ан вурсьтар, ан ятлаттар, тора, вулзане! «Храни в благонравии и мире, господи, их!»

Перь кавар, перь шотла порынма, тора, полыш! «В единой дружбе, в едином согласии жить, господ и, по­моги!»

После сего моления, поклонившись друг другу, ста­рики садятся за стол, и тут первый из них, т. е. невестин отец, вынув калым из еньчика, берет себе, а кошелек отдает обратно женихову отцу, вложивши в него грош или пятак, чтобы у нового свата не переводились в ко­шельке деньги. Потом -починает хорошее мартовское под­снежное пиво и угощает им сватающих и всех, кто при этом может случиться, а отец женихов потчует приве­зенным вином, начиная от большого до малого. Пивом при этой церемонии обносит иногда и сама невеста также всех по порядку, а жених, посидевши чинно на кутнике, т. е. на лавке у двери, наконец выходит на двор с невестою и просит ее показать свое приданое; та охотно по­казывает его своему будущему мужу в клети или в амбарушке, при своих сестрах или подругах, и жених, при рассматривании каждого платья, из любви к невесте, вос­клицает: Ну сан таза ала! Ну сан чиберь кусь! то есть: «Ну, твои чистенькие ручки! Ну, твои хорошенькие глазки!» —потому что приданое состоит более из рубах, сарпанов, башмаков, вышитых шелком разными узорами трудами самой невесты, равно в шульгамах и про­чих нарядах, о которых речь будет впереди. Между тем старики, сидя в избе, крепко друг друга потчуют и, повеселясь, прощаются. Женихов отец с родственником своим или сватуном и самим женихом чинно едет домой на па­ре или на одной своей хорошей лошади; на козлах бодро правит сам жених, в щегольском кафтане, в шляпе с шелковою кистью и сапогах; известии отец провожает со двора новую родню, а невеста следит ненасытными взорами исподтишка за своим возлюбленным, который, по выезде со двора, ударивши, как говорится, по всем по трем, быстро скачет «ко дворам»; а отец его с сватуном или родственником, сидя вдвоем на щегольской телеге, запевают песню: «ой-яй-оях-ой–яйях-ой-яйях», приговари­вая часто слова: тора полышре пире хирь сиорасьма; манын улым Кригори бор, диабып абе; она тора полштыр мана да пыхмашкын, подшая да полышма. Атяй-абай бак порынма тора каладыр она, то есть «Бог помог нам невесту сосватать; у меня сынок Григорий есть, говорю я; ему бог помоги и меня призревать и царю помогать. Как отцы наши живали, так и ему, господи, повели». Эту пес­ню они поют до самого двора своего.

После такого сватания, через три дня, жених один, верхом, едет к невесте с вином и положенными в такмак (кожаная сума вроде русской кисы) гостинцами чыгыт и сюгю, то есть сырниками из творога и печеными на ско­вороде в масле лепешками из кислого теста, поит отца и мать невесты и самую невесту, и тут решают они, когда быть свадьбе. Эта поездка жениха называется кумул сиол, то есть «приветная дорога» или «приветствие».

Со времени просватания невеста из деревни своей никуда уже не ездит и не ходит, шьет себе в приданое рубахи й прочее платье, в этом помогают ей сестры и подруги, которые еще поют эй песни, припевая жениха, как, например: Пирен чиберь хитре ача бор Кригори, хора хирим Тареби, Тареби! ай-яй-ай-яй-ай-яйях-ойяй-ях то есть: «У нас хорош-пригож есть молодец Григорий, Григорий! Черная дочка Дарья, Дарья, ай,ай!» Жених же до свадьбы веселится с своими товарищами, которых поит у себя пивом, но к невесте более уже не ездит.

Затем через неделю или через две, смотря по уговору, когда быть свадьбе, жених, под руководством своих ро­дителей, избирает для свадебных церемоний следующие лица:

1-е. Из родственников своих той бось «свадебную го­лову».

2-е. Из родственников или постороних хыйматлых «посаженого отца»; по-чувашски хыюлла значит «сме­лый», а хыймашкын «для смелости», следовательно, ли­цо сие есть в собственном смысле не посаженый отец, а избранный для смелости или, просто сказать, смель­чак на свадебных церемониях.

3-е. Мун-крю «дружку». По-чувашски мун значит «большой» или «старший», а крю — «зять», следователь­но, по производству мун-крю значит «старший зять», так как это звание большею частию занимает кто-нибудь из зятьев жениха или из других родствененников иногда даже из по сторонних, смотря по расторопности их.

4-е. Жена мун-крю назначается свахою за женихом и невестою и называется мун-крю арым, то есть «старшего зятя жена».

5-е. Кизинь-крю, то есть «полдружка», или «младший зять». В сие звание избираются непременно из холостя­ков, из родственников жениха или из посторонних. Не­смотря на эпитет младший, он бывает со старинным лу­ком и стрелою, которые у многих чуваш еще хранятся, как древность, доселе.

6-е. Пюлюхсе «служитель», из молодых мальчиков, для присмотра за лошадьми как за жениховою, так и за лошадьми прочих поезжан.

И, наконец, 7-е. Избирают одного или двух пузырни­ков и им в помощь одного или также двух холостых мо­лодцов с бубнами, называемыми барабанами. Инстру­мент сей точно похож на барабан с двумя для битья палочками: это — деревянное лукошко, обтянутое с обоих концов собачьею или бараньею шкурою, дающее весьма резкий звук, как турецкий барабан, но гораздо его мень­шее; навешивается бечевкою через плечо. В этом состоит чувашский свадебный оркестр.

Когда все эти лица будут избраны, то в день свадьбы у жениха рано утром выметается двор как можно чище, также и у невесты: известно, что у чуваш дворцы обшир­ны и покрыты летом зеленою муравою. Среди двора устраиваются как здесь, так и у невесты, для свадебной церемонии, четвероугольные места из досок, положенных на чурбашках, вышиною в аршин, с обширною в сре­дине площадкою для плясок. Лавки эти, называемые шилик, точно такие, как у фигляров в балаганах для зрителей, и со входом с одного угла на площадку, на ко­торой ставят два стола с пивом, вином и разными ку­шаньями, а к одному столу привязывают березку для вешанья подарков.

По устройству такого амфитеатра жених посылеат верхом полдружку собирать на свадьбу прочих поезжан, и полдружка, разъезжая по жениховой деревне и прочим ближайшим околодкам с подвязанным на шею лошади колокольчиком, подъезжает ко многим дворам, само со­бою разумеется, первоначально к родственникам жени­ховым, и кричит: Айдыр тоя! Арымлы — арымне илъдер, ачаллы арым — ачине ильдер, ача сиоклы—токмак ильдер! То есть: «Поедемте на свадьбу! Женатый жену пусть возьмет, с детьми женщина пусть и детей с собой берет, а если детей нет, то колотушку пусть возьмет».

После такой повестки поезжане собираются к жениху в дом верхами и на телегах с кибитками и колокольчи­ками: на хорошей свадьбе бывает подвод до 60. Верхами являются больше холостяки, у которых на шею лошадям подвязаны или колокольчики, или бубенчики; сами же они одеваются на свадьбу в красные кумачные или си­ние пониточные кафтаны (каптал), а у кого нет такого парадного кафтана, то остается в простом кафтане; но, само собою разумеется, бывают они тогда все вообще в сапогах и в щегольских шляпах с кистями. Здесь нельзя умолчать о том, что в Козьмодемьянской уезде чуваш­ские холостяки одеваются отлично, у них есть даже каф­таны, обшитые сурком или (хорьком, да и сами молодец к молодцу, а у низовых чуваш холостяки либо слепые, либо плешивые, хромые и паршивые, в особенности в Цивильском и Чебоксарском уездах, да и неразвязны в обращении.

У женщин наряд весьма примечателен и заслуживает особенного описания. Во-первых, женщина надевает су­конный или пониточный синий кафтан (хыс) с четвероугольным воротником, лежащим назад, шириною в чет­верть и обшитым по краям разными шелковыми тесьмами или лентами. Подпоясывает она этот хыс шелковым вяза­ным широким поясом с прекрасными наконечниками из золотого или серебряного позумента; у которой же нет подобного кафтана (хыса), та надевает на себя сара (желтянку), похожую на дамскую визитку или бурнус. Она бывает с рукавами и вышита вся вычурными узора­ми шелком как по канве. Желтянкой называется этот на­ряд потому, что узоры его все желтые. Во-вторых, наза­ди к поясу подвешивается туваткал «четвероугольник» (по случаю его четвероугольной формы), вышитый по­добно саре и покрывающий весь зад. В-третьих, на голову надевается хошпа, иначе называемая вал ами. Хошпа у низовых чувашских женщин высокая, как бурак, а у здеш­них—красивая низенькая, покрывает едва лоб и виски, как широкая лента; шириною она меньше ладони, с прости­рающимся книзу до поясницы концом, вроде ленты такой же ширины. На голове хошпа украшена серебряными старинными мелкими монетами, а конец ее назад унизан нынешними монетами, от полтинника до пятачка посте­пенно; у бедных же в числе монет много находится мед­ных небольших блях с изображением разных всадников на конях. В-четвертых, «надевается через плечо вроде сол­датской портупеи лента, шириною в ладонь, украшенная по краям (разными шелехами и корольками, а посреди­не— старинными серебряными мелкими и круоными монетами до полтинника. Это называется ама, т. е. «жен­щина». В-пятых, на шею надевается теветъ вроде ожерелья, унизанное равными старинными монетами от четвертака до гривенника. Оно бывает только по грудь, как у татарок ворот рубахи, и шириною пальца в два. В-шестых, на груди две большие шульгамы, из них первая, верхняя, длиною и шириною в четверть, а нижняя длиною четверти в две, шириною в четверть. Они униза­ны в несколько рядов плотно, как будто чешуей, на тол­стой коже, серебряными старинными мелкими монетами, а по краям — нынешними монетами от пятачка до чет­вертака, и сверх того нижний край унизан белыми ко­рольками, называемыми иначе змеиными головками. Эти шульгамы у чувашской молодки покрывают вою грудь. В-седьмых, сверх всего описанного наряда наки­дывают женщины на себя шобыр вроде большой шали. Он бывает из холста, кругом с кистями, а по углам с вы­шивками. Наконец, в-восьмых, в ушах вместо серег на подвесках находятся деньги от четвертака до гривенни­ка и круто согнутые серебряные или под серебро про­волочки, называемые алга «серьги». На ногах толсто наверчены онучи с подвязками наверху и маленькие кра­сивые с небольшими головками лапти (такие лапти на­зываются шырча пусьла сюбада, т. е. «с бисерными го­ловками лапши», хотя бисеру на них вовсе нет), а на кисть одной руки навязывают женщины сарпан, вроде полотенца, вместо платка, которым они машут, когда поют песни. На пальцы, само собою разумеется, навздевают множество перстней серебряных и медных с деше­выми камешками, а на поясе рубахи развешиваются по бокам лаптак, коротенькие вроде лент украшения с раз­ными узорами, (вышитыми шелком и с кистями на кон­цах. Сверх того навязывают на пояс кожаные кошельки с деньгами и разные корольки.

Когда женщина приготовляется ехать на свадьбу, то серебряные свои украшения все вычистит мелом, чтоб блеснуть в обществе, и, действительно, в таком наряде она производит эффект в своем кругу. У богатой женщины весь наряд стоит более ста рублей серебром, и свадебное одевание у чувашских женщин бывает весьма продолжительно.

Когда все поезжане соберутся, сестры или родствен­ницы начинают одевать жениха. Одевание происходит, как летом, так и зимою, непременно на дворе в амбарушке или клети. Надевает он хороший кафтан, подпоя­сывается шелковым кушаком, а сзади подвязывают ему туваткал «четвероугольник», значащийся в числе жен­ского наряда под № 2-м, и туваткал покрывает у него весь зад; напереди надевается фартук запон, вышитый на труди разными узорами, равно и по краям и на кон­це; запон надевается на шею. На полову жениху наде­вают красную парадную суконную шапку с сурковым или хорьковым околышем и навязывают на «ее бумаж­ный или шелковый красный платок, распустивши один конец; на ноли надеваются сапоги с чулками или онуча­ми, а рубаха на женихе бывает с воротником, унизанным деньгами, гривенниками или пятачками; на руки наде­вает он черные кожаные перчатки или маленькие рука­вички, а в руку берет казацкую нагайку. Когда жених оденется, то полдружка ходит от него к амбарушки три раза с ковшом пива к родителям его, сидящим чинно в избе за столом, и спрашивает их каждый раз, что они пожертвуют сыну своему (то есть лошадь ли, амбар ли или что-нибудь другое)? Родители отвечают полдружке, что если-де сын будет добронравен, то они ничего для него не пожалеют, намерены отдать весь дом ему в нас­ледие. Такие слова полдружка передает жениху, с кото­рым наконец выпивают .по ковшу пива, поднеся друг другу.

После этого полдружка с женихом тотчас выходит на двор, где устроены лавки (шилик) и, по повелению той бося (главы свадьбы), кричит музыкантам, пузырникам и барабанщикам, начинать играть. Когда же оркестр загремит, то поезжане начинают бить в ладоши с присвистом, а полдружка пляшет; после него пляшут по очереди два из холостых молодцов. После пляски все поезжане и жених шумно идут в избу к родителям с пес­нею: «Ой-ра-ре-ря-ре-ря-ря ой-ря-ря-ре-ря-ря». Это начало свадьбы называется шынгылаче «тревожатся» или «поднимаются».

В избе для жениха приготовлен особый стол, и за столом на лавке разостлан войлок или кошма собанчик. Взошедшие поездом в избу, к родителям, жених трижды переворотит войлок и ударит его три же раза нагайкою, чтобы дурное с места его удалилось. Потом отец кладет на войлок целковый или менее, смотря по состоянию, и тогда жених, до того времени стоявший и дожидавший­ся, чтобы не сесть на пустое место, садится и деньги бе­рет себе. Тут полдружка потчует жениха и всех поезжан пивом и вином, находящимися в избе в довольном коли­честве, и когда всех подпоит, надевает на одно плечо лук, навязавши на верхний конец его для красы холста аршин шесть, вложив стрелу в кожаные ножны (по-чу­вашски кистень), которые подвешивает себе на кушак как шпагу.

Нарядившись таким образом, полдружка еще раз пляшет под звуки пузырей и барабанов, при хлопанье в ладоши с присвистом прочих поезжан, а потом предла­гает другим веселиться и плясать; на этот вызов пляшут поодиночке двое или трое из холостяков.

По окончании танцев полдружка зовет всех поезжан: Айдыр, ачазамыр, каябыр «Пойдемте, ребята, поедем», и таким образом отправляются к невесте жених, дружка, жена его (сваха), полдружка, пузырник и прочие поез­жане, в особенности холостые верхами, а другие муж­чины, равно и все вообще женщины, на телегах с кибит­ками. Случается, что на иной телеге сидит иногда чело­век до 10-ти и более, если поезд велик и свадьба богата. Той бось (глава свадьбы) повесит через плечи четыре такмака (кожаные сумки) с гостинцами, то есть сыр­никами (чигыт) и печеными на масле лепешками (сюгю), а дружка — два такмака с такими же гостинцами. Женщины в своих нарядах едут стоя, держась за ки­битки.

Выехавши за полевые ворота жениховой деревни, той бось (глава свадьбы) приказывает остановиться поезду и кричит: «Вое ли ребята выехали?» — и когда удостове­рится, что выехали все, командует снять шашки мужчи­нам и молиться богу. При молении той бось, держа под мышкою шапку свою, говорит: Тора сирлах, тора ан прах, тора полыш пиря, намус ан кударт, то есть: «Гос­поди, помилуй, господи, не оставь, господи, помоги нам, не введи в стыд или в посмеяние». Помолившись таким образом, отправляются далее за невестой.

Когда едут за невестою, женщины, стоя на павозках, поют дорогою следующую песню;

Сябах (2) изэ тохыбыр (3), ильмезыр каясь сиок (3) «Непременно (2) увезем (3), не взявши не поедем (3)».

Пирин бада пырэан лаих полинь лаихчи (3) «Имею­щая приехать с нами о! если бы была хороша (3)!»

Хонежине хонемушьне иоралла полиньчи (3) «Свекру и свекрови о! если бы была угодлива (3)!»

Опушкибе варла порниньчи, чиберь порниньчи (3) «Ах, как бы и с мужем пожила согласно (3)!»

Ислеми[н] син ан болдырчи, ислегген син полдырчи (3) «Не ленива бы была, а работящая (3)».

Пире йибыл-ябыл син ан болдырчи (3) «И для нас была 'бы не противная (3)».

Сяк син иоралла ползан иоричи (3) «Как бы хорошо было, если бы была годная (3)!»

Мужчины поют хором: «Эй-ре-ре-р-яй, ре-ре-ряй-рай, ой-рай-рай-рай, ой-ра-ра! Ээх-оиох-оиох-ой-иой-иой-оиох-оиох». И последнее беспрестанно повторяют. Но все эти припевы никаких слов не заключают, а один толь­ко голос с вариациями.

Такие разнообразные песни, крик и шум поезжан, иногда голосов во сто, игра на пузырях я бой в бараба­ны, стук повозок с кибитками, звон колокольчиков на каждой дуге, а у верховых на шее каждой лошади, равно брякотня бубенчиков — все это совершенно оглушает. Притом же множество верховых в разнообразных каф­танах, едущих в одной груде наподобие взвода, пред­ставляют вид какого-то необыкновенного отряда; разве­вающийся у жениха на шапке красный платок представ­ляет вид какого-то шлема, а с женихом скачет полдружка с луком через плечо, и на конце лука развевается навязанный белый холст, как знамя или флаг. Чем ближе подъезжают к невестиной родине, тем более ста­раются поезжане, а в особенности верховые холостяки кричать и шуметь, чтоб показать свою удаль молодецкую и удивить красавиц, (которые, завидя издали приближаю­щийся поезд, начинают перебегиватъ и охорашиваться, то есть приглаживать свои волосы, чтобы от них светил лоск, одевшись заранее в лучшие рубахи, а ребятишки взлезают на крыши, чтобы издали увидать поезд с же­нихом.

Продолжение во второй части.