Между тем у невесты для свадьбы все приготовлено: сварено барана два или три в больших котлах для сто­ла, да запасено пива и вина, но впрочем при таком раз­гуле чуваши мало едят, а более пьют.

Когда поезд приблизится к двору невесты, то ее вый киль бось «глава веселья» запирает ворота и кричит: Тур, той «Стой, свадьба!»—дабы получить недоплачен­ный калым за невесту, и прибавляет, что если не будет заплачено всего калыма, то возьмите невесту и поезжай­те без овсяного угощения и приданого, так как иногда бывает у них точно калым недоплачен, и в таком случае поезд въезжает на двор к соседу невесты, откуда глава свадьбы с дружкою являются для переговоров к невести­ному отцу, с которым дело улаживают как должно, и тогда свадьбу впускают к невесте. Впрочем, эта церемо­ния делается иногда из прихоти со стороны невестиного вый киль бося (главы веселья), хотя калым и был упла­чен при сватаний.

По вступлении поезда на двор к невесте, той бось, дружка и полдружка вместе с женихом объезжают вер­хами три раза по солнцу кругом шилика, то есть вокруг устроенных лавок. Потом невестин той бось, то есть «глава свадьбы», велит жениху слезть с коня, и тут дружка с пол дружкою чинно принимают его с лошади, а лошадь его, как и прочих других, отдают йод присмотр пюлюхси «служителя».

Тут жениху подает кто-либо из родственников невес­ты ковшик пива и, когда он выпьет, говорит ему: Лар вырна, то есть «Садись на место». Когда жених взойдет в шилик (место для сиденья и пирования с лавками), переворачивает разостланный войлок, как и у себя дома, и три раза ударяет нагайкою, а невестины родители кла­дут на войлок деньги, целковый или менее; жених, взявши деньги себе, садится на свое место за особый приготовленный ему стол вместе с дружкою и свахою. У жениха на столе лежит непочатый каравай хлеба, мас­леные лепешки (сюгю), яичница, приготовленная на мо­локе, и другое какое-нибудь молочное кушанье, ибо ему, кроме молочного и яичного, ничего не подают, дабы жених наслаждался как сыр в масле. Он тут сидит в шай­ке, повязанной, как сказано, платком, в перчатках или рукавицах, держа в руках нагайку; а за другим столом в этом же шилике садятся на приготовленные подушки (сидар) свадебные главы той бось как с жениховой, так и с невестиной стороны, в шапках же; у них на столе находится пиво, вино и вое гостинцы, привезенные в такмаках на плечах жениховым свадебным главою, равно и дружкою, и сверх того к столу их привязана кудрявая березка, на вершине которой развевается, вроде флага, белый сарпан (повязка женская вроде полотенца с узо­рами по краям); к этим двум лицам присоединяются отец и мать невестины и потчуют их беспрестанно. Сва­дебные главы, сидя чинно на подушках, наблюдают за гуляньем и пированьем поезжан, как начальники на этом торжестве.

В то же самое время, как жених усядется на свое место, начинают в клети или амбарушке убирать невесту подруги ее, называемые хир сиом, то есть «помощницы». Эти девицы одеваются сами как можно чище и для отли­чия от прочих надевают через плечо ама, наряд (под № 4-м) вроде широкой ленты, унизанной мелкими монетами и разными шелехами, которые побрякивают во время ходьбы.

В продолжение одевания невесты стекаются в убор­ную клеть ее для смотра и прочие девки и ребятишки. Первоначально подруги надевают на невесту хыс, наряд, значащийся под № 1-м, а потом через плечо ама, как и у подруг ее (наряд под № 4-м). Между тем невестин вый киль бось «глава домовеселья» ходит три раза, как и у жениха полдружка, с ковшом пива к родителям ее, сидящим в шилике с той босями (свадебными главами), и, подойдя к ним, спрашивает каждый раз, что они дадут дочери в приданое? Родители скромно отвечают ему, что если она будет хороша, то дадим и лошадь, и корову и овец, и всего, что ни пожелает дочь. Возвратившись к не­весте в уборную клеть, вый киль бось говорит, наконец, таву сана, то есть «поздравляю тебя», или «здравствуй», и выпивает ковшик пива, а потом подносит невесте. Когда невеста выпьет, то подружки накрывают ее длин­ным белым покрывалом пюргенчик, с вышивками на уг­лах и по краям, но невеста три раза отмахивает с себя покрывало, не желая быть под ним; наконец, она с пе­чальным видом опускает покрывало на свою голову. Тут ее вый киль бось приказывает невестину пузырнику иг­рать, а прочим плясать. Первоначально пляшет сам вый киль бось, а за ним две подруги невестины, поодиночке.

По окончании танцев невесту ведут в избу под пок­рывалом, там для нее постлана перина за занавесом, приготовлен стол с закусками, обыкновенно с маслены­ми лепешками сюгю, сырниками чигыт, поставлено пиво и вино. Зашедши с правого конца стола, невеста садится на перину тюжек, отдернувши несколько занавес чадыр. Рядом с нею садится замужняя сестра ее или другая родственница и учит, как выть, провывши сама раза с три. Вытье по-чувашски говорится хюхь, а воет — хюхлять. Невеста воет слезно и приговаривает более сии слова: Ах, ати! ах, аби! Мана азыр иоратмарыр, прахса ярат-тыр; манын ись сыре иорамаре тем, то есть: «Ах, батюшка, ах матушка! Меня вы не взлюбили, оставили, выдаете; моя работа вам не понравилась, верно». Обращаясь к братьям и сестрам, она говорит, привывая: Ай чонзим пичи бор диадып, аи чонзим агги бор диадып, то есть: «Ах, душенька братец, говорю! ах! душенька сестрица, говорю!». Слов употребляет она при вытье множество. Если тогда знающему чувашский язык находиться близ плачущей невесты, весьма трогательными покажутся ее выражения, в особенности когда начнет привывать родные поля, леса, воды, колыбель своего младенчества, воспитание родителей, благодеяния их, свои труды, да­лее, горькую разлуку с родиною и родными, будущую участь в кругу потомков другого родоначальника, и в сем случае плач ее подобен следующим стихам:

О ты, Юнга, родной мой край,

Где колыбель меня прияла,

Лью слезы, говоря: прощай!

Я сиротой печальной стала.

Прощай, страна моих отцов,

Прощайте, дни мои младые!

К тебе я сохраню любовь,

В пределы удалясь чужие.

Мой конь не всю меня увлек:

Здесь я часть жизни оставляю,

Прими, прими ее навек,

Тебе в дань сердце обрекаю!

Таким образом, невеста, продолжая, выть, обнимает каждого из подходящих к ней поочередно, начиная с родителей и прочих родных, всех однодеревенских с нею мужиков, женщин, девиц и даже ребятишек, при­читая каждому из них приличные слова, и плачет во весь голос неутешно. Она притом подносит подошедшему ковшик корга пива, в который тот кладет ей грош или пятак, а другие кладут по гривеннику, четвертаку и да­же по полтиннику, смотря по достатку. Деньги сии называются хюхь окси «вытные деньги», лучше сказать «дань плача», и невеста кладет их себе либо в пазуху, либо на перину, где сидит. Церемония сия продолжается несколь­ко часов, пока не увезут невесту к жениху.

Между тем у невесты в избе собравшиеся родные и однодеревенские холостяки, девицы и женщины пляшут под звуки невестиных пузырников и сильно гайкают, припрыгивая и ударяя в ладоши в такт, чтобы невесту распотешить и в последний раз в присутствии своей девицы повеселиться.

Мы не говорили еще о том, что делается у жениха на дворе; извольте, расскажу: там, как только усядется жених на свое место, равно и свадебные головы с родите­лями невесты, пойдет такая потеха, что не захочешь в другой раз быть на чувашской свадьбе. Здесь, просто сказать, совершенно содом и гоморра: все поезжане и стекшийся из соседственных околодков обоего пола народ, окруживши италик, где сидят жених и свадебные головы, сильно шумят и гайкают, поют песни, бьют в барабаны, пузырники наперерыв играют в пузыри, и холостяки, в новых своих рукавицах, бьют в ладоши, причем поочередно все пляшут, кроме жениха и голов свадебных той босъ, начиная от дружки и до последнего человека. В народе стоит и большая толпа девиц, пришедших из окольных деревень для смотрения свадьбы и себе жени­хов. Холостяки, по скончании своих танцев, берут девиц поодиночке за руки и влекут в средину шилижа плясать, девица стыдится сначала, хочет вырваться от них, но безуспешно, молодцы увлекают ее, и она, наконец, очутясь на площадке шилика, становится в позицию и, захвативши рукава белой своей рубахи, протягивает руки, а потом, сделавши раза с три книксен, пойдет передвигать взад и вперед свои ножки в красивеньких лапатках, бодро смотря на молодцов, а руки вздергивая и опуская и делая быстрые обороты; когда же кончит пляску, де­лает вновь книксен, кланяясь свадебным головам, си­дящим за особым столом на подушках и в шапках. Тут девице подают ковшик пива. Таким образом холостяки перебирают поочередно всех девиц, сколько бы их ни было. В народе в это время сильная давка и толкотня, а звук пузырей, бой барабанов, шум многих колоколь­чиков и бубенчиков, крик, гайканье, песни, бой в ладоши, резине свистки — вcе это поражает уши; разнообразные же костюмы мужчин и женщин представляют картину, весьма интересную для наблюдателя. Холостяки, когда бьют в ладоши, больше кричат хором: «ой-ой-ой-ойиох-ойиох», повторяя последнее как можно чаще. Пузырники при сем случае Стараются показать себя всячески: они, играя в пузыри, изгибаются в три погибели, качаются и взад и вперед и по сторонам как фигляры; головы свои не знают уж куда и закинуть, топают ногами в такты под звуки пузырей, стоя на устроенных лавках шилика, а иногда, выдернув из рта цевку, в которую надувают пузырь, производят резкие свистки, будто Соловей-раз­бойник; также свистят губами и холостяки, бьющие в ла­доши и гайкающие во время плясок. Пузырный звук по­ходит на «тигин-тигин-тигин-до-до-до тигин-то тин-до», а бой барабанов на «ту-ту-ту-ту-ту-ту-тут! Туту-тут! Туту-тут!»

Женщины, приехавшие с женихом, поют тогда на дво­ре невесты следующую песню:

Сябах (2) изэ каятпыр, каятпыр (3) «Увезли-таки, увезли и везем (3)».

Конда хварас сиок, абер хварас сиок (3) «Здесь не оставим мы, не оставим (3)».

Абер ильмезыр каяс сиок (3) «Мы не взявши не поедем (3)».

Ача чиберь Мареби! (3) Ача чиберь Тареби! «А кра­савица Мария! (3) Красавица Дарья! (3)».

Пирин да ача лаих, чиберь Кригорий, Кригорий (3) «И у нас детинушка хорош-пригож Григорий, Григо­рий! (3)».

Сябах, сябах изэ кайрымыр, изэ кайрымыр (3) «Увезли-таки, не оставили, увезли и везем (3)»

Сябах хвармарымыр, изэ кайрымыр (3) «Не оставили-таки, не оставили, увезли (3)».

Мужчины и женщины поют хором: «Ре-рэ-ре-рэ-ойра-рай-рай-рай-ра» (10).

Когда женщины поют вышеприведенные песни, то не­пременно размахивают навязанными на кисть одной руки вроде полотенца сарпанами, показывая тем свою бодрость.

Когда побываешь на чувашской свадьбе, то после шу­мит в ушах целую неделю, такого шуму на свадьбах у низовых чуваш и четвертой части не бывает, здесь же у нас совершенно другое. А пиво, пиво! ах уж это пиво! Так и льется на свадьбах у чуваш и ковшами и чашками, да притом же оно еще весьма пьяно: выпивши ковша два, остолбенеешь и будешь совершенно во власти Бахуса .

Так как свадьбы у чуваш большею частью бывают по ночам, то в это время и собаки у них не спят от сильного шума и гайканья и бегают по деревне, не зная куда де­ваться. Когда случится проезжать мимо той деревни, в которой свадьба, гайканье слышно верст за пять или за шесть, в особенности по утренней заре, подумаешь, что идет какая-нибудь рать неприятельская.

Когда же перельются, напляшутся, то поезжане с сво­ими пузырниками и барабанами идут с двора к невесте в избу, где она печально воет; тут такая опять давка, что нельзя и пошевельнуться. Здесь жениховы пузырни­ки с невестиными начинают соперничать в игре и ста­раются всячески перебить невестиных, а те — женихо­вых музыкантов, и от того некоторые из них, выбившись из сил, падают и бросают свои пузыри; а у поезжан те же пляски и тот же шум, что было и на дворе у шилика. После сего невестин глава домовеселья вый киль бось, посмотрев на жениховых поезжан выго­няет их из избы вон, и когда они пойдут гурьбою на двор, то за ними вслед выходит и невеста, выводимая посаже­ным отцом жениха хыйматлых. На дворе подает служи­тель пюлюхся пары две или три лошадей с повозками, в которые подруги или помощницы невесты, в присутст­вии ее, укладывают приданое, сложенное и запертое в од­ной или в двух кадях шобашка чиряс, кладут также в повозку перину тюжек и подушки сидар. Подушки у чуваш длинные как мешки, весьма удобные для вьючения на лошадь,и что, самое вероятное, и делали в старину. По окончании укладывания приданого посаженый отец возвращается в избу с теми же слезами.

Между тем служитель пюлюхся подводит к крыльцу для невесты оседланную лошадь, (приведенную, конечно, от жениха, а посаженый отец, или смельчак, хыйматлых, взошедши в избу, скромно подходит к невесте и, взявши у нее руки, выводит ее в шилик к свадебным главам той босъ, сидящим в шапках на подушках, и тут в присутст­вии их и жениха, тоже сидящего на своем месте, невеста раздает прощальные дары родителям своим, родствен­никам и пузырникам, неразлучно при ней играющим. Потом с этими же музыкантами возвращается она опять в избу, где со всеми прощается, обнимая почти каждого и горько рыдая при звуках пузырей, в которые музыкан­ты невестины нарочно играют тогда заунывно и протяж­но, а со стороны родственников ее вопль и плач проис­ходят в избе неописанные...

Во время такой печальной церемонии жених подни­мается с своего места со всеми своими поезжанами и са­дится на подведенную служителем пюлюхся лошадь свою, точно грозный богатырь; также садятся на лошадей дружка и полдружка, а свадебный голова женихов той бось остается еще на своем месте в шилике, на устроен­ных лавках, с родственниками невесты и свадебным ее головою, чинно сидя на подушках и в шапках. Между тем жених с дружкою и полдружкою геройски объезжа­ют по солнцу трижды кругом устроенных лавок шилик, и когда объедут, полдружка пускает на восток стрелу, за которою бросаются все ребятишки, находящиеся на свадьбе. Нашедши стрелу, они приносят ее к женихову голове свадьбы; он, отдавши обратно стрелу тому, кто ее первый нашел, опрашивает ребятишек, далеко ли упала стрела и не подрались ли они из-за нее? Если стрела упала далеко, то значит невеста долго проживет, а если близко, то, по чувашскому суеверию, недолго.

Потом свадебному голове кладут в четыре его сумы, похожие на русские кисы, такмак, новых моленных гостинцев, таких же, какие он привез от жениха, то есть масленых лепешек сюгю и сырников чигыт, чтобы у невесты хлеб и соль не переводились и она жила бы счаст­ливо с мужем своим. Тогда свадебный голова подни­мается с своего места и, распростившись с невестиными родителями и свадебным главою той бось, выезжает с женихом и со всем поездом со двора на улицу; выехавши туда, спрашивает так же, как и при выезде от жениха: все ли выехали?

Посаженый отец, или иначе смельчак, хыйматлых, не выезжая с двора, отправляется за невестою в избу, а жених с поездом, держа нагайку на руках, дожидается невесты за воротами. Невеста с горькими рыданиями наконец выводится хыйматлыхом из избы и сажается под покрывалом на поданную служителем пюлюхся лошадь верхом; когда же она вложит ногти в стремена седельные, хыйматлыхом же, сидящим тоже верхом, выводится со двора; и как только она выедет, жених ударяет ее три раза по спине нагайкою, для того, чтобы она забыла девичью волю, чтобы удалилось от нее все дурное и чтоб она привыкала к чужой стороне. У ворот или даже до полевых ворот невесту провожают родители с родственниками и всеми однодеревенскими жителями, при том­ных звуках пузырей. Посаженный отец хыйматлых, держа повод невестиной лошади, едет с нею рядом, а по другую сторону едет жена дружки сваха; сам же дружка едет рядом с женихом, а по другую сторону — пол­дружка с луком, уже без стрелы, лишь с чехлом кистень, ибо стрела, как уже сказано, отдается тому из мальчи­ков, который первый нашел ее; из поезжан же верховые едут гурьбою впереди, как наездники, а повозки позади. Таким образом поезд отправляется в дом жениха с наигрыванием тех же пузырей, барабанов, гайканьем и шумом, но все это уже гораздо сильнее прежнего, по случаю взятия невесты, а женщины, стоя на телегах и прислонившись задом к кибиткам, поют дорогою ту же самую песнь: увезли и везем и проч.

Окончание в третьей части